– Он говорит, три дня. Траурное, сеньора? Цвет траура в Китае белый.
– Я хочу, чтобы оно было черное. Из шелка. И готово завтра.
– Через три дня.
– Если он возьмет мое другое платье, бледно-голубое, то, которое он сшил для меня, и покрасит его в черный цвет, сколько это займет?
– Он говорит, два дня.
– Скажите ему, вдове тайпэна «Благородного Дома» требуется такое черное платье завтра. Завтра утром.
Старый китаец вздохнул, поклонился и вышел. Затем Варгаш объявил о приходе Андре Понсена.
– Здравствуйте, Андре.
– Здравствуйте. Я никогда не видел вас более прекрасной.
Это было сказано искренне, не как комплимент.
– Мне нужен совет, скорый, тайный. Мы должны действовать очень быстро, очень разумно. Мой брак законен, да?
– Мы так полагаем, что да, согласно британским морским законам. Мы не уверены насчет французского закона. И то и другое – серые области.
– Я не понимаю.
– Могут быть оспорены. Если возникнет разногласие между французскими и английскими законниками, британский закон останется главенствующим. Тот факт, что он несовершеннолетний, – как вы оба, по сути, но в данном случае определяющую роль играет он, прошу прощения, – и его неподчинение письменным требованиям своего законного опекуна означает, что правомочность брачной церемонии, вероятно, будет оспорена.
– Где? Здесь? Кем?
– Тесс Струан. Кем же еще? – произнес он с издевкой.
– Смерть Малкольма для вас не имеет никакого значения, не так ли?
– Как раз наоборот, она безмерно усложнила мою жизнь, мадам, – добавил он, впервые назвав ее так. – Это серьезное осложнение для нас обоих.
Она решила принять его, сидя за рабочим столом Малкольма и в его кабинете, потому что ее будущее было поставлено на карту и она должна была иметь в своем распоряжении всю дьявольскую хитрость этого человека, и еще много сверх того. В своей комнате она была бы менее уверена в себе, хотя обычно в будуаре она чувствовала себя уверенней всего. Не поэтому ли мужчины имеют кабинеты, а мы ограничены кушеткой и женственным интерьером полуспальни?
– Как можно опять все упростить, Андре?
– С первым осложнением вы уже справились.
Когда она в горе спешила укрыться в миссии, он перехватил ее и почти волоком втащил к себе в кабинет, набросившись на нее с проклятиями, едва была закрыта дверь, зло тряся ее и говоря: «Ты что, с ума сошла, сука бестолковая? Возвращайся в его дом, оставайся там и не смей трогаться с места, тебе нельзя прятаться здесь или ты погубишь себя! Возвращайся туда, дура, мы встретимся позже и поговорим, только, ради Христа, ничего не подписывай и ни на что не соглашайся, ну, шевелись, убирайся отсюда!»
– Вы были совершенно правы, Андре, – сказала она, не сердясь на него за грубость и жестокость, прекрасно все понимая. – Спасибо, что вы сказали мне все так, чтобы это дошло до меня, пробилось через мою боль. Это было первое. Что дальше?
Морщины на его лбу стали глубже. Это была новая Анжелика, неизвестная ее сторона и неожиданная. Раньше он дважды видел такую перемену в мужчинах, ни разу в женщине. Оба были вражескими шпионами, которых отпустили после страшнейших пыток. В качестве объяснения врачи могли предложить только одно: эти люди перестали бояться, бояться новых пыток, бояться смерти. Их подтащили к самому краю, и они выжили, и были теперь убеждены, вне всяких сомнений, что выживут снова, что бы с ними ни делали, или умрут, а это уже не имело значения. Врачи сказали, что сама смерть перестала иметь значение до того дня, отделенного от них неделями, месяцами или годами, когда первобытный ужас снова поднимет в их душе свою мерзкую голову, как это обязательно должно было произойти.
Бедная Анжелика, она сидит передо мной такая уверенная, такая величественная. Настанет день, когда все это выплеснется наружу, разорвет тебя на куски. Справишься ли ты с этим или окончишь свои дни в сумасшедшем доме?
Сам он раньше готов был поспорить, что столько бед окажутся непомерным бременем для такой юной девушки: побег отца, похищение приданого, изнасилование и беременность, убийство насильника у нее под окном и вот теперь еще одна ужасная смерть, о которой он и все Поселение знало в самых ярких подробностях. Он и Сератар тогда ожидали, что ее рассудок помутится, по крайней мере на несколько месяцев, до сих пор ждали, когда это произойдет, так и не поверив Хоугу, которого подробнейшим образом расспросили обо всем.
Если Хоуг способен сотворить это чудо, со злостью подумал он, почему врачи не могут вылечить эту растреклятую английскую болезнь? Это несправделиво.
– Жизнь несправедлива, не так ли?
– Да, – кивнула она. – Совсем несправедлива.
– Он оставил завещание, указав в нем вас как свою наследницу?
– Я не знаю. Малкольм никогда не упоминал о завещании.
– Анжелика, в будущем, говоря о нем, называйте его своим мужем, а себя – его вдовой.
– Зачем?
– Чтобы установить, помочь установить свое право на его имущество. – Он увидел, как она кивнула, поражаясь ее самообладанию. Не воля ли это Господа, что она имеет силы казаться такой спокойной?
– Если никакого завещания нет, это что-нибудь меняет?
– Мы пытаемся выяснить это. Было бы лучше всего, если бы имелось такое, которое назначает вас наследницей. Это было бы лучше всего. Далее, вы должны вернуться с… с его останками в Гонконг. Будьте готовы к тому, что его мать поведет себя враждебно – на людях старайтесь быть с ней дружелюбной. Вы должны присутствовать на похоронах, разумеется, в соответствующем облачении. – Здесь он добавил: – Возможно, Анри мог бы дать вам письмо к нашему послу, вы уже знакомы с ним?
– Да. Мсье де Жеруар. Анри «мог бы»? Что за письмо он мог бы написать для меня?
– Если бы Анри удалось убедить, по его настоятельной рекомендации вы могли бы быть отданы под защиту Жеруара как подопечная государства. По моему глубокому убеждению, вы являетесь законной вдовой покойного тайпэна, Малкольма Струана. Если Анри уверенно поддержит нас, это могло бы стать государственной политикой.
– Значит, мне нужна серьезная поддержка?
– Я в этом уверен. Анри – нет.
Она вздохнула. Она и сама пришла к тому же выводу. Но государственная политика? Это была новая идея, возможность, которую она не учитывала. Государственная политика означала бы защиту Франции. Это стоило чего угодно – нет, не чего угодно.
– Что я могла бы сделать, чтобы уговорить Анри?
– Я мог бы сделать это для вас, – ответил он. – Я бы попытался.
– Тогда, пожалуйста, приступайте немедленно. Сегодня вечером вы мне скажете, что я могу сделать взамен. Время перед обедом вас устроит или завтра утром – когда хотите.